Сергей Гайдай: Мое кредо - мир можно и нужно менять

Руководитель компании “Гайдай.ком” Сергей Гайдай с готовностью идет на контакт с журналистами, но, в то же время, его сложно назвать очень публичной персоной. К тому же, вокруг его фигуры существуют различные легенды. Один из самых известных, и, вместе с тем, один из самых загадочных украинских политтехнологов рассказал о своем видении профессии, предстоящих выборах, с какими клиентами он бы не стал работать, а также о том, откуда в Украине может появиться новая политическая элита.

- В Украине стартовала избирательная кампания. Но первые же информационные сообщения “с полей» говорят о том, что приемы, а в первую очередь это подкуп избирателей, не изменились. Можно ли сказать, что Украина в плане политических технологий не развивается?

- Во-первых, думаю, люди часто живут мифами. В том числе мифом о новых политтехнологиях. Я часто слышу от журналистов вопрос: “Что нового в политтехнологиях будет в этом сезоне?”.

Сколько существует мир людей, который самоорганизуется в различные социумы, в нем есть необходимость одним группам людей влиять на другие группы людей. С одной стороны те, кто отвечают за управление и развитие, являются источниками смыслов, с другой – те, кому необходимо эти смыслы доносит, убеждать их в своей правоте, увлекать идеями и побуждать к каким либо действиям. Эта схема работает не только политике, но и в рекламе, потому что есть и те, кому нужно продавать свой товар и услуги,  завоевывать лояльность у социума.

И, честно говоря, на сегодняшний день, человек, обладающий идеей, смыслами, содержанием и способный такую идею превращать в понятный текст, как устный, так и письменный, – вот это и есть главная технология. Ничего нового. 

Но, при всей простоте, это невероятно сложно. Потому что людей, владеющих идеями и  способных “упаковать” их в понятный, ясный текст, очень мало. Все остальное – это технические “прибамбасы”, которые рождает прогресс и время.

Когда-то, в начале прошлого века, в политике работали исключительно печатные тексты – книги, газеты, листовки и плакаты. К примеру, “Искра” не была единственной газетой “большевиков”. К тому времени социал-демократические партии выпускали сотни газет, которые распространялись в той же России. И достаточно эффективно справлялись с пропагандой и агитацией.

Когда мое поколение специалистов начинало работать в политтехнологиях, а это происходило в середине 90-х, размещение политической рекламы, фотографии политика на биллборде, казалось чем-то невероятно новым и неожиданным. Хотя до этого товары на биллбордах рекламировались несколько десятков лет во всем мире. В конце девяностых с Запада пришли технологии “от двери к двери”. Агитаторы, пикеты, листовки. Сегодня это все уже практически не работает. Все менее эффективным является прямая телевизионная реклама. И каждый новый сезон специалисты ищут что-то новое. Мы живем во время рассвета политические ток-шоу. Сегодня новой технологической фишкой является интернет, социальные сети и социальные Медиа.

Но я считаю, что не стоит говорить о развитии какой-то технологии – они всегда развиваются. Но без человека технология не имеет смысла. Главный вопрос развития рынка: сколько существует специалистов с опытом работы и умеющих создавать понятные стратегии, рождать хорошее содержание, доступные тексты, эффективно управлять различными проектами.

Мой брат – довольно известный в Украине фотограф. И я был свидетелем того, как он развивал свое мастерство. В период, когда все гонялись за дорогущими западными фотоаппаратами, он, имея камеры Nikon и Leicа, мог позволить себе сделать фотографию спичечным коробком. Пустой спичечный коробок можно несложным методом с помощью иголки превратить в «камеру Обскура», заменив объектив обычным отверстием в стенке и вложив в него небольшой кусочек фотопленки.

Настоящая фотография – это только на 10% техника, основное – это человек. Главное фотограф – то, как он видит, ощущает, как понимает мир вокруг себя. Это формула работаем в любом мастерстве, в том числе и в ремесле политтехнолога.

Допустим, вы попадаете на выборы в страну, где нет интернета, телевидения или мобильной связи. Но если вы профессионал, вы все равно найдете, как провести выборы. Потому что главными неизменяемыми объектами выборов остаются два объекта тот, кого необходимо избрать, и, собственно, избиратели. Именно с ними вам и придётся работать. Формировать им сценарии поведения, содержания их программ, разрабатывая и отстраивая их риторику. А технология, как донести свои сообщения избирателям найти не так сложно.

Поверьте, что и сейчас можно найти округ с компактным проживанием избирателей, где кандидат без каких-то новых технологий, обладающий идеей, то есть тем, почему за него должны проголосовать, а так же необходимой харизмой, волей и настойчивостью что бы поговорить с каждым избирателем, способен победить. Даже если соперничать ему придется с мудрыми политтехнологами, применяющими рекламу, газеты и т.д. Он может выиграть, если его идея будет более убедительна, и сам он убедительно ее будет доносить до жителей этого округа.

Поэтому, я могу сказать, что хороший специалист по выборам – это специалист по формированию смыслов, разработке коммуникативных стратегий, созданию сильных сценариев поведения. Хороший специалист найдет, как технологически оформить кампанию, если в этой кампании есть содержание. Можно и спичечным коробком делать фотографии.

- Тогда, может, проблема в уровне специалистов, работающих с политиками?

- Я думаю, что в Украине есть не более 10 человек, возможно даже меньше, способных по-настоящему организовывать выборы любого масштаба, от стратегии и до воплощения на «поле». Быть эффективными управленцами избирательной кампании. То есть руководить всем – от поведения кандидата до организации штаба. Есть еще порядка 500 человек, которые готовы в таких кампаниях работать, персонал среднего звена. А вот политиков желающих стать депутатами вех уровней от рады до горсоветов, кандидатов в меры городов, различных партий куда больше. 

- Назовите, пожалуйста, этих специалистов.

- Десять я, пожалуй, не назову. Это Тарас Березовец, Евгений Копатько, хотя его больше знают как социолога, Олег Медведев, Кость Бондаренко. Особая позиция у Юрия Леденца, хотя он – непубличный человек. Может быть, я кого-то не упомянул, но, как я говорил, таких людей очень мало. Остальных 300-500 трудно перечислить, и у меня в агентстве многие из них работали. Еще больше тех, кто за годы нашего существования участвовали в избирательных кампаниях, которыми мы управляли. Агентство «Гайдай. Ком» сегодня это человек двадцать постоянного персонала, половина из которых являются специалистами, прошедшими не одни выборы

- Назовите три основные черты, профессиональные или личностные, необходимые для того, чтобы быть успешным политическим консультантом.

- Профессиональные черты часто переплетаются с личностными.

Я считаю главной чертой, без которой не может быть политтехнолога, глубокое знание своей профессии. Мало быть просто что-то знающим человеком. Необходимо понимать профессию до нюансов – уметь формировать смыслы, чувствовать смысловыми тонкости, уметь разрабатывать стратегии, ориентироваться в содержании тех или иных процессов, обладать способностью решать задачи различного уровня. Быть хорошим организатором и управленцем. Т.е. то, что называется владение “ремеслом”, профессионализмом.

Но и две другие черты мне кажутся очень важными. Одна из них – воля и стрессоустойчивость. Без этого не бывает работы с таким сложным материалом, как политик, политическая сила, социальная идея. Мы на войне, мы выступаем в роли генералов, командующих фронтом. Если ты не стрессоустойчив, не обладаешь волей настоять на своем – значит, ты можешь «прогнуться», уступить. А обстоятельства, твои заказчики и твои противники тебя всегда проверяют тебя на прочность. Первое слабое решение – и далее цепочка компромиссов ведущих к проигрышу. 

И третья черта – это ответственность. Многие люди, которые приносят свои идеи политикам и считают, что они состоявшиеся политтехнологи. Много людей, которые могут критиковать чьи-то предложения, меньше тех, кто рождает идеи. И очень мало людей, которые готовы взять на себя ответственность за управление кампанией и отвечать за нее по-настоящему, без компромиссов.

Мне часто задают вопрос – как ты добивался того, что тебе поручали руководить такими кампаниями? Ведь заказчики крайне редко на это идут. Я отвечаю – они понимали, что я беру ответственность. Рядом с ними не было таких людей. 

Типичная ситуация когда ты, как консультант, приходишь к какому-либо уже состоявшемуся политику, или человеку, который хочет начать политическую карьеру, ты встречаешь его окружение – семья, помощники, обслуживающий персонал, которые все имеют свое влияние на него. Они всегда идут против тебя, потому что вдруг в их устоявшийся мир вторгается кто-то, кто претендует на право управлять первым лицом. 

 Но чаще всего никто из них не готов был взять на себя управление кампанией. Я приходил, и демонстрировал свою готовность взять ответственность. И поэтому мог заявить всем участникам процесса:  “всем строиться!” и работать на одну задачу. Потому что, если бы кто-то из вас был готов взять ответственность, меня бы не позвали. Приходить с умными советами и рассказывать о том, почему не получится, могут все. Предложить, почему получится, и взять за это ответственность – почти никто.

- Принятие на себя ответственности всегда влечет за собой риски. Какие главные риски существуют в работе политтехнолога?

- Они могут варьироваться в зависимости от человека, с которым приходится работать. Бывают такие заказчики, с которым ты рискуешь своим здоровьем и всем своим бизнесом. Но, чаще всего, риски репетиционные. Тем более, если ты работаешь в Украине, ты публичен и ты известен, серьезный провал какого-либо проекта может твою карьеру похоронить. Если, все-таки, провалов не было, а от ошибок никто, на самом деле, не застрахован, и эти ошибки были в допустимых рамках, то ты продолжаешь работать, на тебя по-прежнему есть спрос, и с тобой по-прежнему, как со специалистом, хотят сотрудничать.

Но, я знаю ситуации, когда люди серьезно проваливали кампании и больше не возвращались к политтехнологиям.

- Приведите примеры.

- Чаще всего такие провалы в Украине связаны с российскими коллегами. Например, избирательная кампания КОПов в свое время была признана как провальный проект. И я знаю, с тех пор ни Островский, ни Щедровицкий, которые были основными управленцами этой кампании, больше в Украине не работают. Они уехали в Россию, где-то там нашли свое место под солнцем.

Последний подобный проект с участием россиян – президентская кампания Яценюка. Я не думаю, что кто-то всерьез в Украине предложит работать команде, которая выстраивала его президентскую кампанию: Валитов, Сергейцев, Куликов. В России – да, но здесь – нет.

Понимая все эти риски, существуют ли проекты, за которые бы Вы не взялись сами?

Есть два типа проектов, за которые я не берусь.

Возможно, в это сложно поверить, но я всегда измеряю потенциальный социальный вред будущей компании. Потому что я живу в этой стране, и очень трудно принимать участие в том, от чего твоя жизнь может только ухудшится. Сразу оговорюсь: политтехнолог – это профессия, возможная только при демократии. Потому что обеспечивать диалог с избирателями можно только тогда, когда существует политическая конкуренция. Если ее нет – ты не нужен. Соответственно, если ты ведешь к власти диктатора, у которого в планах политическую конкуренцию убрать, то необходимо об этом думать.

Иногда ты понимаешь, что заказчик, потенциальный клиент, будет тебе настолько неприятен по своему мировоззрению, по своим подходам, что ты изначально отказываешься работать. У меня был случай, когда я отказался работать, хотя мой личный годовой гонорар должен был составить 1 млн. 200 тыс. долларов США. Но человек мне был настолько неприятен, что, серьезно поразмыслив, я решил, что когда-нибудь я заработаю эти деньги другим способом. Я не рисуюсь, это правда. Знаете, тут как в любви – нельзя себя заставить любить, если человек тебе неприятен.

И второй случай – когда клиент выстраивает с тобой такую систему отношений, при которой твои действия умножаются на ноль. Он может требовать компромиссов, требовать не говорить правду. Либо выстраивает абсолютно глупую систему, где ты себя как профессионал не реализуешь. От таких проектов мы отказываемся.

Если человек нечистоплотен в отношениях с теми, кто на него работает, если он врет, манипулирует, не оплачивает труд привлечённых специалистов, у него нет единого центра принятия решений, или он не дает выстроить систему управления его кампанией, его окружение интригует против тебя, а он не может навести дисциплину в команде, если он не держит слово – с такими лучше не работать.

- Все же, в обществе распространено мнение, что политтехнологи не особенно перебирают клиентами, а просто «рубят капусту».

- Давайте будем честными: безусловно, такое есть в любой профессии. Подобную претензию можно предъявить юристам, журналистам, медикам и т.д..

Но, например, я продолжаю работать на рынке рекламы, и у нас есть запрет на сотрудничество с табачными компаниями. Нет запрета на алкоголь, но я об этом подумываю. Потому что мне ни табак, ни алкоголь не нравятся как товар, который стоит рекламировать, к которому стоит быть причастным.

Безусловно, в политтехнологиях есть специалисты, которым все равно на кого работать, как работать, что делать и что предлагать клиенту, лишь бы платили деньги. Я отношусь к людям, которым не все равно на кого работать, и не все равно, что делать. Я не буду делать то, что идет в разрез с моим пониманием справедливости и нравственности. Более того, я считаю, что политиков на украинском рынке в разы больше, чем политтехнологов, у нас всегда есть выбор. Прогибаться не надо.

- Эти слова можно воспринимать и как своеобразный посыл для профессиональной среды?

- Да. К тому же, всех, кто “рубит капусту”, прогибается, идет на компромисс, сами заказчики не уважают. У меня бывали и бывают конфликты с клиентами. И я, конечно, всегда побаиваюсь того, как это отразится на моей репутации. Но, по крайней мере, в политической среде уважение к работе моей команды существует. Даже если бывали споры.

- А как Вы относитесь к тому, что Вас называют самым дорогим политтехнологом в Украине?

- Это неправда, миф. Причем миф, рожденный тусовкой людей, неспособных брать на себя ответственность, неспособных договариваться о понятной, ясной и логичной оплате труда.

Я с деньгами по жизни не дружу. Я человек, который может себе позволить поработать и за идею. И, в общем-то, к жизни сильных финансовых претензий не имею. Конечно, я не беден, но живу достаточно скромно. Например, сегодня я приехал на работу на метро. Не захотелось ехать на машине. Это меня абсолютно не покоробило, в час пик. Тем более удобно – станция под офисом, и под домом, на одной ветке, без пересадок. Я не буду ни с кем меряться тем, какие у меня часы и в каком магазине я покупаю одежду. Счастье не в этом. Я это искренне говорю.

Но, будучи предпринимателем, а я предприниматель, потому что создал собственное агентство и оказываю консалтинговые услуги политикам, важно получать прибыль от своей деятельности. Соответственно, этому моему странному отношению к деньгам нужно было противопоставить жесткую систему, когда все заранее оговаривается, и когда тебе платят деньги адекватно тому, что ты делаешь, и за что ты берешь ответственность. И агентство мое, как коммерческий механизм, это выполняет.

У нас в команде есть строго определенные роли. Так как мои сотрудники знают, что я могу увлекаться, и клиент, придя на переговоры, в разговоре со мной может получить все алгоритмы необходимых ему действий. В таких случаях они меня останавливают, и выставляют клиенту условие, что мы начнем работать, когда договоримся об оплате. Очевидно, такое жесткое, но оправданное условиями на рынке отношение родило миф, что мы дорогие.

Ведь понятно, что я своим людям платить меньше не буду. И если к нам заходит заказчик, у которого небольшие финансовые возможности, услышав, сколько ему нужно заплатить – «падает в обморок». В то же время, для крупного инвестора, который тратит огромное количество средств на куда менее эффективные действия, чем те, которые мы предлагаем, я не дорогой. Поэтому, вероятно, клиенты, неспособные заплатить деньги за профессиональную работу, также могут такой миф поддерживать.

Хотя, я не против этого мифа. Лучше я буду дорогим, чем дешевым. Но считаю, что мои цены, а я сравниваю цены на рынке, являются достаточно адекватными и нормальными.

Более того, бюджеты, которые мы заявляли для ведения кампаний, чаще всего только сокращались. Т.е. мы всегда просили чуть больше, чем в итоге тратили. Редко бывало наоборот.

- Могли бы Вы оценить приблизительную стоимость кампании “под ключ” на округе в ходе парламентских выборов 2012 года?

- Самое главное – не путать стоимость округа с гонораром специалистов, которых придется привлечь.

Сегодня в среднем, по нашим подсчетам, кандидату нужно будет потратить для победы от 1 до 3 млн. долл. Причем, – внимание, – на что именно потратить. Основные расходы будут связаны не с организацией самой кампании – выпуском газет, сюжетами “о себе любимом” в СМИ, оплатой штаба агитаторов.

Основные расходы – это решение проблем округа. Кому-то придется купить “умирающий” завод, кому-то – построить мост, кому-то – отремонтировать все дороги. Дорого, но без этого серьезно рассчитывать на победу порой будет невозможно. А где-то – это деньги на защиту голосов. Потому что нужно будет оплатить тренинг и работу порядка тысячи членов избирательных комиссий и наблюдателей, которым предстоит работать на избирательных участках и жестко отстаивать результаты голосования. Где-то – это оплата издержек на судебные процессы. Многих кандидатов, будут активно снимать с выборов по суду. Вот все это совокупно и тянет на довольно большую сумму.

Хотя, я не исключаю и феноменов, где человек без всего этого может пойти “в народ” и сам за себя агитировать, пользоваться минимальным количеством ресурсов. А кто-то может вообще почти ничего не потратить, например люди, которые в своих округах все это уже проделали, имеют высокий рейтинг, и могут ограничиться только встречами с избирателями, напоминанием о себе и довольно небольшой рекламной кампанией.

- Вы можете озвучить кредо “Гайдай.ком”, философию вашей работы?

- Знаете, на рынке есть такое понятие, которое я называю “шаманство”. Часто людей, предлагающих влиять на других и заставлять их что-то делать, называют “шаманами” и подозревают в скрытых от глаза и понимания обычного человека возможностях, которые они используют. Зомбирование, НЛП, психотехники. На рынке есть те, кто пользуются той особенностью, что политические заказчики тяготеют к таким “волшебникам”, и именно в этом стиле они предлагают свои услуги. При этом, иногда очень сложно разобраться, что же именно они предлагают.

Я же считаю, что все что мы делаем – довольно просто. Но сложность именно в этой простоте. Найти работающую идею, оформить ее в точные слова, суметь задать клиенту такой сценарий, который наиболее выгодно на него сработает. И это удивительная возможность, обладая необходимыми знаниями – мы можем менять мир. Поэтому кредо компании – мир можно менять!

Есть и другие убеждения. Например, существует менталитет украинцев, и его не изменить. Неправда. Были бы ресурсы, воля и знания – украинцев можно изменить. Можно изменить действительность вокруг себя. Можно менять целые страны и мир.

В последнее время я очень люблю приводить в пример Грузию. Вот страна, которая за десяток лет кардинально себя изменила во всех областях, включая менталитет грузин, который долгое время со времен СССР считался криминальным. Но если вы поедете в Грузию сегодня, то увидите уже рожденное новое поколение людей в стране не криминала, а в стране закона. Теперь там самым авторитетным человеком является не вор в законе, а полицейский. Потому что-то Саакашвили с командой единомышленников, проявляя волю, знания и твердость, сломал хребет старой системе и построил другую реальность для грузин.

- В своей статье “Право на восстание”, которая вышла в журнале “Фокус”, Вы пытаетесь опровергнуть тезис о том, что политика – это грязное дело. Наверное, с Вами многие не согласятся.

- Сразу уточню, что это не я, а редакция “Фокуса” дала моей колонке такое название. Мое, как мне кажется, было более точным: “Социальный лифт собственными руками”. Редакции просто захотелось эпатажа, и многие читатели мою статью восприняли как призыв к революции. Но, если внимательно рассмотреть, в ней речь шла не о революции, а о смене политических поколений.

В целом, “грязная политика» – это такой же стереотип, как и убежденность в том, что политтехнологи работают только ради денег. Политика не может быть грязным делом. Есть конечно дела, которые по своей сути являются грязными. Киллерство, воровство. проституция, торговля наркотиками, рейдерство и т.п.

Политика не из их разряда, как бы кому не хотелось. Функция политики – управление обществом, социумом. Государством. Другое дело – как вы им управляете. Если с вредом для этого общества, если используете власть как инструмент собственного обогащения – процесс превращается в “грязное дело”. Но сама политика не виновна. Главный вопрос – с какой целью вы туда пришли и кто вы такой.

Если на стене висит меч, является ли он “грязным”? Нет. Потому что в руках защитника отечества – это оружие героя. А если в руках убийцы-маньяка – тогда это орудие убийцы.

Это стереотип, выгодный тем, кто сегодня занимается политикой. Если убедить общество, что политика – грязное дело, тогда тем кто у власти не нужно беспокоиться о конкуренции. И в “мутной воде” этого мифа очень удобно делать все, что угодно.

А когда люди считают, что политика – это элитное дело, достойное дело, и они идут в политику со своими амбициями и идеями, чтобы составить конкуренцию тем, кто при власти, тогда меньше становится «грязной» политики.

- В этой статье Вы также утверждаете, что для проведения качественных изменений в стране достаточно небольшой группы людей, новой элиты. Но какая именно социальная группа в Украине, на Ваш взгляд, могла бы выдвинуть таких политиков?

- В устоявшихся обществах больше других готовы быть политиками люди, имевшие отношение к военной службе. Юноша, идущий делать военную карьеру, не ориентирован на личное благополучие. Он ориентирован на славу и служение. А славы можно достичь только жертвуя собой ради чего-то или кого-то – ради “царя и отчечества”, ради народа, ради свободы и демократии, по-разному. Но, все-таки, не ради себя.

И второе – сама по себе хорошо работающая военная машина отбирает наиболее отважных, наиболее решительных и наиболее талантливых управленцев. В США, например, считается необязательным, но желательным, чтобы в карьере политика был “военный” период. Или, заметьте, как воспитывается наследники королевской фамилии в Англии. Принцы обязательно должны пройти военную службу. Потому что это проверка и доказательство готовности пожертвовать себя родине.

К сожалению, в Украине, во-первых, нет армии, а во-вторых, родилось поколение, в котором престижно не послужить родине, а наоборот “закосить”. Армия, мол, – это для дебилов, для людей недалеких, ненужных.

Когда мы возродим армию, а пока у нас ее нет, мы получим хороший институт будущих политиков. Потому что экономическая жилка, бизнесовая хватка, не позволяет быть хорошим государственным управленцем, поскольку бизнес и предпринимательство – это всегда личная выгода. А личная выгода приводит, к сожалению, к такому воспитанию поколеня политиков, которое выстраивает несправедливые социальные системы, где одним – все преференции, а остальные “могут быть свободны”. И это главный конфликт нашего общества. Маленькая, узкая часть получает все, а большинство – вне этого процесса.

- То есть, Вы считаете, что главный сегодняшний запрос украинского общества именно на справедливость?

- Да. Но, на самом деле, этот запрос в украинском обществе возник не сейчас, он существовал всегда. И со временем только усиливался. Потому что политическая система все более и более несправделива. А общество становится все более и более зрелым. Поэтому, этот конфликт между теми кто имеет и теми у кого ничего нет неизбежен. И, если система не изменяется, это приводит к перманентной серии бунтов, которые мы и наблюдаем.

Общество все больше бунтует. Все больше оснащается инструментами бунта, начиная с собственных СМИ, которые стали неподконтрольны власти. Власть все меньше и меньше может контролировать СМИ. Более того, – чем больше она будет пытаться их контролировать, тем жестче социум будет на это реагировать.

Какие могут быть выходы? Либо власти придется реформировать саму себя, либо внутри власти должна возникнуть группа, которая сможет эту реформу невзирая на сопротивление системы, произвести. Трудно верится, что власть над собой произведет операцию, обычно нужен хирург со стороны.

Мы – страна, в которой несправедливость, к сожалению, выражается в следующей форме: если ты наверху и ближе к власти – закон тебе не писан, ты можешь его не соблюдать. А если ты внизу – то даже пытаясь защититься законом, ты не можешь на него рассчитывать. И пока закон не будет один для всех, пока закон не будет выступать инструментом защиты каждого человека, пока не будет понятных справедливых правил игры – кто управляет государством, почему они там, по каким правилам, – мы не заживем нормальной жизнью, и общество будет постоянно бунтовать.

- Но как соединить воедино запрос на справедливость и необходимость появления новой элиты?

- Главная идея, с которой новая элита должна прийти – это как раз создание справделивой социально-политической системы в Украине.

- Просто так ее во власть никто не допустит. По всей видимости, придется пробиваться.

- По другому власть и не берется. И, сколько мы знаем смен элит – это всегда происходило по разному.

Можно убедительно выиграть выборы, тогда это свидетельствует о слабости власти. Можно получать какую-то серьезную поддержку извне, но главное и прежде всего – изнутри.

Возможен путь социальных революций, при которых не всегда должны быть жертвы. Тот же Майдан – это социальная революция. Или же волнения студентов 1968 года во Франции, которые привели к смене элиты. Очень бы не хотелось сценария “арабской весны”, где есть жертвы, долгие годы гражданской войны, неконтролируемая никем ситуация. Хотелось бы, все таки, чтобы это произошло максимально без потрясений для простых граждан.

- В заключение, могли бы Вы определить какие-либо отличительные черты украинского рынка политтехнологий?

- По моему мнению, разницы между американским, европейским, российским и украинским рынками политтехнологий, по большому счету, нет. Американцы вполне успешно могут работать у нас, как и россияне. Мы можем успешно работать и в Европе, и в Америке.

Но есть разница между странами, и профессионал всегда учитывает эти особенности. Тот же Жак Сегела, например, работал в очень разных странах. Это французский политический рекламист, который проводил в различных частях Европы довольно успешные избирательные кампании. Причем он привносил в них эмоциональную составляющую, искал главную эмоцию и превращал ее в рекламный образ. Когда же мы видим, что сюда приезжают какие-то политтехнологи, американские или российские, которые не учитывают особенностей Украины, это говорит об одном – об их непрофессионализме.

Да что там страны – регионы разные, и нужно это учитывать, будь-то кампания городская, сельская, в промышленном районе или в сельскохозяйственном и т.д.

Но, я вернусь к началу интервью – можно реализовать себя в разных условиях, учитывая их специфику, так как в основе нашей работы все равно лежит социально значимое содержание, которое один человек доносит до другого.

Евгений Булавка, специально для Polittech.org